Россия / История / Литература

Солженицын, "Один день Ивана Денисовича", "Мемориал"...

Ярослав ГОРБАНЕВСКИЙ

опубликовано 04/08/2008 Последнее обновление 04/08/2008 16:16 GMT

Арсений Рогинский - правозащитник, бывший советский политзаключенный, председатель правления российского общества "Мемориал"
(Photo : memo.ru)

Скончался Александр Солженицын. На его творчество, на его общественную деятельность можно смотреть с самых разных точек зрения, настолько это явление велико и многопланово.

Арсений Рогинский (правозащитник, бывший советский политзаключенный, председатель правления российского общества "Мемориал") об Александре Солженицыне

С нами Арсений Рогинский, правозащитник, бывший советский политзаключенный, председатель правления российского общества "Мемориал".

"Мемориал" возник для сохранения памяти о политических репрессиях в недавнем прошлом России, и эта обращенность к истории своей страны и одновременно к истории именно тюремно-лагерной, репрессивной кажется по меньшей мере связанной с тем, что направляло всю жизнь Александра Солженицына. Или это лишь случайное совпадение?

А.Р. - Нет, конечно, не случайное. Неслучайность эту мы постарались подчеркнуть, когда издали фундаментальный справочник по ГУЛагу, где были описаны все лагерные управления. Мы издали его в конце 90-х, в самом конце прошлого века и посвятили его 25-летию выхода книги Солженицына "Архипелаг ГУЛаг". А вообще говоря, мое поколение всё росло под этим именем, под знаком Солженицына начиная с "Одного дня Ивана Денисовича", с конца 1962 года. И потом всю жизнь и, в общем, почти до сегодняшнего дня он всегда был каким-то очень важным из всего, что нас формировало. Не было бы Солженицына, не было бы "Одного дня Ивана Денисовича", не было бы "Матренина двора", "В круге первом" и, конечно же, "Архипелага ГУЛаг", то и мы были бы другими, и наверное, и общества "Мемориал" в том виде, в котором оно ныне существует, не было бы".

Я.Г. - Арсений, хотелось бы углубиться в прошлое. Александр Солженицын появился в поле зрения советских граждан в 1962 году, благодаря публикации в журнале Новый мир "Одного дня Ивана Денисовича", повести о заключенном советского лагеря сталинских времен. Вам тогда было 16 лет. Вы прочитали "Один день Ивана Денисовича" сразу же?

А.Р. - Да. Я был студентом-первокурсником Тартусского университета, и вот сразу как-то мы из рук в руки, буквально на день давая друг другу номер журнала, прочли эту повесть. И конечно, было, с одной стороны, мощное впечатление. Вы знаете, это сразу как-то очень сильно ударило, а с другой стороны, я уже потом, с годами понял, что я, да и мои друзья (мы потом об этом много говорили) "Один день..." открывали многие годы.

Ну что, я был мальчишка... Конечно, я что-то знал о ГУЛаге, и немало. Я жил в таком доме в Ленинграде, где полдома огромного занимали люди, вернувшиеся из лагерей, и отец мой тоже лагерник, и многих людей знал я лагерников.

Книжка ударила нас в первый раз своей темой. Но все равно мое юношеское внимание было отвлечено на идеологию, на отношения разных интеллигентов между собой, на партийцев, на коммунистов, которые там, в лагерях, оставались тем, чем были, когда их туда сажали, а они там еще большими коммунистами становились... на отношение интеллигенции и народа. И мне казалось тогда, что это - главное.

А с годами это все переменилось. С годами я понял главное: это великое художественное произведение, в котором ему удалось собрать, свести, сконцентрировать весь лагерный воздух. Вот в камеру входишь и сразу чувствуешь этот воздух тюрьмы. И в зону входишь, и запах зоны. И вот эти тысячи деталей: как прятать мастерок, куда его прятать, и почему тебе нужен этот мастерок, как ты стоишь на ветру перед разводом, на разводе, на выходе из жилзоны, и наоборот, по возвращению в зону... Как вдруг, если ты что-то у себя обнаружил, и это надо сбросить, чтобы у тебя не нашли, а сбрасывать жалко. А вот эти посылки, вся эта крутня вокруг посылок. Миллионы мелких деталей, которых нет абсолютно ни в каких мемуарах, всё это собрано. И через лагерную повседневность весь этот душняк сталинский показан. Это удивительное совершенно произведение, повторяю, с годами гораздо более сильно повлиявшее, чем даже при первом чтении".

Я.Г. - Арсений, создается впечатление, что Вы говорите об этом именно как бывший заключенный, который сам всего этого хлебнул и просто видит правду всего этого повествования. Так ли это?

А.Р. - Ну да, конечно. По-настоящему, в конце концов, я все это понял, когда сам прошел. Как же так? У меня это все исчезло из памяти мгновенно. Эти мелкие, мельчайшие детали. А он все это сохранил, сконцентрировал и из этих миллионов деталей соткал правду. И это гораздо большая, честное слово, правда. Я больше всего на свете люблю "Войну и мир", но я понимал, что у Толстого от Бога какая-то реконструированная правда 1812 года. Он ее через свой военный опыт пропустил, опыт Крымской войны. Но у Солженицына это не просто его опыт. Это опыт огромного количества людей и понимание, что лагерь - это не просто вот: овчарка, какая-нибудь жестокая администрация, и не просто зэки. Это из каких-то миллионов штучек состоит. Это удивительно.

И недавно я слышал, как замечательный актер Александр Филиппенко читал молодым людям, совершенно никакого отношения к этому не имеющим (их было несколько сот человек), "Один день Ивана Денисовича". И он удивительно это воспроизвел, и они слушали, затаив дыхание. И слушали именно это. Ясно было, что всякие идеологемы для них на втором плане. Так у меня вообще потом случилось с Солженициным: оказалось, что он настолько великий писатель, он настолько выше всех идеологическийх конструктов, которые он сам в разные годы создавал, постулировал, защищал, опровергал и так далее, и даже споров вокруг него. А воплощение этого величия писателя, для меня, - вот эти два текста. Первый - "Денисович", второй - "Архипелаг".

Я.Г. - Арсений, мне хотелось бы, чтобы Вы еще сказали пару слов об "Архипелаге Гулаг". Но мне кажется, что то, что Вы говорите об "Одном дне Ивана Денисовича", относится и к "Архипелагу Гулаг". Только "Архипелаг" есть глобальное повествование, в котором открывается картина всей страны и целой эпохи. Но в заключении я бы хотел вернуться к повести "Один день Ивана Денисовича". Вот эта интонация отдельного человека - Ивана Денисовича, кладущего камни где-то на стройке в лагере - незабываема. Вы ее заметили? 

А.Р. - Да, это интонация Солженицына. Это интонация отдельного человека. Вообще, Солженицын всегда был отдельным человеком, никогда не обращавшим внимание на левых, правых, зеленых, красных, сбоку, сверху, снизу... Он всегда был человеком, делающим свое дело. Эта мощная, грандиозная личность, когда она была и действовала, нам невозможно было остаться в стороне. Мне кажется, что каждый, кто прочитывал этот текст, должен был начать жить хотя бы чуть-чуть по-новому. И вот так получилось с "Архипелагом". "Архипелаг", про который я не верил, что можно что-либо воссоздать... Ведь архивы были закрыты, все было закрыто! А он создал книгу, которая и тогда казалась великой, и сейчас - я ее перечитываю постоянно. Перечитываю как энциклопедию, как справочник, я ее всю расчеркал карандашом.

Он не просто собрал факты. Он их собрал по-особенному, сказав: надо помнить, так как память преобразует настоящее и даже будущее. И я думаю, что надежда его тогдашняя, что стоит людям прочесть книгу и жизнь переменится (все потом смеялись: как же, прочесть - и жизнь переменится, ерунда все это...) - на самом деле это все очень правильно, потому что то, что так много переменилось в нашей жизни, в огромной степени, конечно, переменилось благодаря этой его книге. Нас, по крайней мере, тогда это так укололо, и мы сразу бросились уточнять, составлять указатели к этой книге, и что-то доводить. И до сих пор мы, на самом деле, только этим и занимаемся. Такие, знаете, пометки на великой книге.