Поиск

/ languages

Choisir langue
 

Литературный перекрёсток 09/08/2008

Солженицын и Франция. Штрихи к сюжету.

Виталий Амурский

опубликовано 07/08/2008 Последнее обновление 09/08/2008 17:21 GMT

Для засылки в советские лагеря было изготовлено и такое сверхминиатюрное издание "Архипелага ГУЛАГ". Экземпляр из личной библиотеки Виталия Амурского.Фото ® E.Amoursky

Для засылки в советские лагеря было изготовлено и такое сверхминиатюрное издание "Архипелага ГУЛАГ". Экземпляр из личной библиотеки Виталия Амурского.
Фото ® E.Amoursky

Солженицын и Франция. Сочетание несколько странное, не правда ли? Между тем, обращаясь к его биографии, находишь немало нитей, которые связали его с этой страной. Первым делом, публикации его главных книг на русском языке, запрещенных в Советском Союзе: «Раковый корпус», «В круге первом», «Архипелаг ГУЛГАГ»... Здесь же, в Париже, где права на свои издания он поручил издательству Ymca-Press, во главе которого находился профессор Никита Струве, выходили труднонаходимые на родине «Один день Ивана Денисовича», «Матрёнин двор»... Печатались запрещённые там знаменитое Письмо вождям Советского Союза, стихи «Прусские ночи», мемуары «Бодался телёнок с дубом», тома эпопеи «Красное колесо»... Наконец, именно здесь, во Франции, вышло 16-томное Собрание его сочинений – самое значительное к 1986 году. Подобного внимания в эмиграции тут не знал ни один его предшественник и, тем более, современник из России.

    

Конечно, Солженицына переводили на французский язык. Книги его получали широкие отклики, привлекали к себе именем автора и темами – сталинизма, ГУЛАГа, трагической истории России... Писатель принимал участие в телевизионных передачах исключительно популярного Бернара Пиво. Для своей программы «Апострофы» Пиво ездил записывать видеоинтервью с русским изгнанником в Вермонт. Прием у себя нобелиант, живший затворником, оказывал далеко не всем. Не уверен даже, что Пиво в данном случае имел в западном мире конкурентов.

Кстати, касаясь отношений Солженицына с Францией, как не вспомнить, что именно по предложению большого французского писателя Франсуа Мориака он был выдвинут на Нобелевскую премию и стал её лауреатом.

Два десятилетия прожив вне родины, сначала в Швейцарии, а затем в США, готовясь к возвращению, осенью 1993 года, приехав в Европу, где посетил сначала княжество Лихтенштейн, Солженицын появился во Франции. В «Культурном бульоне» ( «Bouillon de la Culture» ) – как называлась в то время программа Пиво – он рассказывал, как жил в Америке, как ждёт встречи со своей страной. «Я насытился за 18 лет в Вермонте одиночеством, одинокой писательской работой. Уже поэтому я не замкнусь... Я, конечно, не буду участвовать в избирательных кампаниях, баллотироваться на какой-либо пост и не приму никакого назначения от правительства, какого бы мне не предлагали. Но для меня, наконец, откроется возможность широкого общения с моими соотечественниками и возможного участия в нашей жизни, которая в тяжелом положении или в провале – в лёгком положении у нас сторон жизни нет. Писатель должен, в моём понимании, не разъединять свой народ, не приобщаться к какой-то партии или фракции, или к политическому движению. Писатель должен по возможности объединять свой народ». На этом месте я прерву цитату из того его выступления по французскому телевиденью. В этих словах Солженицын достаточно ясно определил сам для себя будущую роль в стране, начавшей избавляться от тяжелого наследия десятилетий тоталитарного правления, страха. Между тем, можно вспомнить, что писатель к тому времени уже успел изложить свои представления о будущей российской государственности в статье «Как нам обустроить Россию?», тезисы которой трудно было бы охарактеризовать как объединяющие народ, консолидирующие общество. И уж, тем более, как программу демократическую...

Между тем, вопросы о том, насколько Солженицын – сам пострадавший от сталинизма, от несоблюдения прав человека в Советском Союзе – демократ, либерал? – неоднократно интересовал французов. И вот, в той самой передаче, фактически под занавес, Пиво спросил гостя о том, не испытал ли он каких-либо колебаний, получив приглашение во время нынешнего пребывания во Франции принять участие в торжествах в департаменте Вандея, по случаю открытия там мемориала в честь жертв, оказавших сопротивление Великой революции 1793 года?

Ответил Солженицын следующее: «У меня не было ни минуты колебания, когда я получил приглашение. Наоборот, я счёл его за честь, потому что русские люди, которые пережили Гражданскую войну, видели таких Вандей у нас несколько. Для меня это родные братья. Я понимаю это так, что иду открывать этот памятник одновременно Тамбовскому восстанию, Донскому восстанию, который когда-нибудь наша страна, может быть, поставит. А у вас время настало»...

- Но Французская революция дала и Права человека..., - заметил тележурналист, в ответ на что услышал: «Благодаря Термидору вы живёте двести лет, а без Термидора вы были бы так же, как мы...»

Термидор! Вот – ключевое слово, которое выявило идеал Солженицына. Термидор для французских демократов это не только синоним контрреволюции, но террора, подавления всяких свобод. Это казарма для души. Конечно, революция, которая бушевала в стране, была страшна. И крови пролилось тогда немало. Но это все-таки была Революция, породившая в народном сознании ощущение своей значимости, мощи.

Вандея была и осталась одной из самых драматичных страниц французской истории. Однако возвеличивание её восстания – восстания тех, кто сохранил верность королю и церкви – всегда несло политическую окраску монархического, антиреспубликанского толка. Не случайно торжества, в которых согласился принять тогда участие Солженицын ( 25 сентября 1993 года ) были организованы в вандейской деревне Люк-сюр-Булонь одним из лидеров националистического, правого лагеря Филиппом де Вилье.

Что ж, Франция страна свободная. Здесь были и остаются возможности для того, чтобы человек мог иметь выбор, открыто поддерживать то, что ему импонирует, в чем он убеждён. Но вот, много лет спустя, думая о том «вандейском выборе» Солженицына, я не мог, признаюсь, понять, как он, если бы оставался верен собственной логике, мог поддержать политику Путина во второй Чеченской войне! Разве, выражаясь образно, не стала для России эта непокорная часть Кавказа своего рода её Вандеей? Параллель эта, замечу, уже давно подмечена в России – интересующиеся могут найти её в разных блогах Интернет-сети.

Уходить в сторону политики, говоря о писателе, конечно, не хочется. Но можно ли вычленить её из творчества Солженицына? Разве не она всегда была пружиной в его произведениях? Не он ли сам постоянно отстаивал важность нравственных принципов, проходящих через историю и политику? Между тем, столько раз обвиняя коммунистов, сталинизм, но и тех, кто проводил его в жизнь – карательные органы от НКВД до КГБ, отказался получить высокую награду из рук президента России Ельцина, при котором эти карательные структуры оказались в плачевном состоянии, но принял Государственную премию, врученную ему бывшим руководителем КГБ, тепло принимал Путина на своей вилле. Тоже нонсенс! А, может быть, не нонсенс?

Ретроспективный взгляд на то, как от Солженицына отворачивалсь многие известные русские эмигранты, жившие тут во Франции, со всей очевидностью свидетельствует – не было дыма без огня. Кто же был среди тех, кто круто по той или иной причне расходился с ним? Бывший его друг по шарашке, ученый, философ Дмитрий Панин, писатель и издатель «Континента» Владимир Максимов, писатель, литературовед Андрей Синявский, его жена – издатель «Синтаксиса» Мария Розанова, литературовед и переводчик Ефим Эткинд... Люди, замечу, очень разные, но без которых невозможно себе представить «русскую Францию» конца 70-х годов и следующего десятилетия; они являли собой тут цвет и совесть русской интеллигенции...

Разумеется, отношения, которые складывались у автора «Архипелага ГУЛАГ» со многими соотечественниками в изгнании – тема особая, и если я тут бегло касаюсь этого, то лишь для того, чтобы недавнее прошлое не покрылось лаком панегириков, которые прозвучали по случаю кончины писателя. Реалии были сложнее...

Так или иначе, нет сомнений - Солженицын во Франции уже давно стал классиком русской литературы советского времени. Его книги, в которых разоблачался миф о коммунизме, получили большую известность. Но публицистика последних лет, где он продолжил развивать и утверждать тезисы об особенности пути развития российского общества вне культурных и духовных традиций Запада, его более чем спорная большая книга «Двести лет вместе», положительного резонанса тут не нашли. Добрались до французов в основном в виде общих откликов о российской жизни. Вероятно, о творческом наследнии, об идеях Солженицына еще будут писать и говорить, будут спорить. Однако пик славы его, набат его «Архипелага ГУЛАГ» остался позади, в веке канувшем.