Литературный перекрёсток 21/02/2009

Моя единственная встреча с ним состоялась в Париже декабре 93-го года. Я приехал к старому, известному поэту с магнито­фоном, чтобы взять у него интервью. Но уже на месте вынужден был констатировать, что желаемой записи не получится. Не получится по одной простой причине: страдающий болезнью горла, Гильвик говорил с большим трудом. Тем не менее, встретившись с мастером, я не хотел упустить возможности хотя бы чуточку ближе узнать его самого, услышать от него самого рассказ о себе, о своем твор­честве. И хотя магнитофон во время этой беседы был включен, мы оба во время беседы словно забыли о нем. И вот относительно недавно, прослушав ту старую запись, я опять как бы пережил замечательные два или три ча­са в его компании.

Вспоминая – в русском переводе:

                                        Прости меня, море,

                                        Если осколок булыжника,

                                        Подобранный на дороге

                                        Или на узкой тропинке,

                                        Иногда мне милее

                                        Твоей отшлифованной гальки –

я хотел понять родословную этих строк. Родословная эта двоилась, ибо у булыжника и гальки мало общего. Но слушая поэта, я ощущал иное. Между пыльными городскими и чистыми морскими камнями возникла некая особая связь. Связью этой, как я понял, служила сама биография Эжена Гильвика.

Родившись в Бретани, в городке Карнак, в августе 1907-го года, он с детства полюбил скалы, о которые разбиваются океанские волны; полюбил дикие цветы и травы, запахи водорослей, крики чаек... Позд­нее, покинув берег Атлантики, поселившись на другом краю Франции, вблизи бельгийской границы, что было вызвано военной службой отца, мальчик не раз вспоминал оставленный край. Но новый, не имеющий ни­чего общего с океанским, пейзаж также стал для него привычен - пей­заж с соснами, с деревенскими дорогами... Еще позднее семья Гильви­ка перебралась в Эльзас, где также были прекрасные леса, красивые дороги и не менее замечательные озера. Это тоже была граница - на сей раз со Швейцарией.

Время брало свое - и места детства, юности впечатывались в соз­нание. Морская галька становилась столь же дорогой, как булыжники. По собственным воспоминаниям Гильвика, вплоть до 1926-го года, то есть фактически до 19-и лет он не знал французского языка. В окружении его говорили сначала по-бретонски, потом по-валонски, а потом на очень специфичном немецком языке Швейцарии. Лишь начав военную службу, он по-настоящему освоил французский язык. Впереди  его ждала долгая 40-летняя служба в финансовом ведом­стве, где ( казалось 6ы ) нет и не может быть места живому слову.

Но - вот парадокс! Тянущийся с юных лет к чтению, влюбленный особенно в Лафонтена, Гильвик, - как он мне рассказывал, - полюбил казенную лексику своего ведомства за точность, за отсут­ствие лишних эпитетов. И в этом отношении она – внешне бездушная ! - оказала важнейшее влияние на  всё его творчество.

0 чем писал Гильвик? Прежде всего, в поэзии его постоянно присутствовала природа - земля, солнце, вода, камни, деревья, птицы, ветер и тому подобное. И всег­да присутствовала - душа человека, открытого этому миру, влюблен­ного в него.

Поздний Гильвик - это поэт, чьи стихи по краткости и ёмкости ближе всего к японским хайку. В самом деле. Всего три строки и за  ними удивительный образ:

У птицы в горле  

    Хранится

    верность

   Грядущим

    веснам.                                       

Или вот другой поэтический пример, всего две строки:

                Ни движенья, ни ветра, ни птицы.

                Одна только ночь на земле.

                Только отсутствие шума медлительно бьется во мгле.

Вот еще:

Кто-то поет –

Тишина, наверно.

3а спиной тишины

Кто-то рыдает.

Это, должно быть,

Тоскует время.

Между тем, представить себе автора этих и других схожих по духу стихотворений этаким тихим затворником, этаким тихим конторским служащим, который в свободное время только тем и занимается, что прислушивается к шуму ветра или разглядывает травинки, стараясь запечат­леть свои чувства от услышанного и увиденного на бумагу - было бы неверно. По натуре Гильвик был отнюдь не отшельник. Неравнодушно следил он за ходом гражданской войны в Испании, переживал как мил­лионы простых французов за поражение республики. Как личную драму воспринял фашистскую оккупацию Франции. В тяжелом 1942-м году он стал бойцом Сопротивления, тогда же вступил в ряды компартии. Не забудем - в тот период стать коммунистом являлось особым мужест­вом. Это значило - рисковать жизнью.

С гордостью говорил Гильвик, как сообщил о своем вступлении в ряды ФКП Арагону, с которым был связан дружески, и как приятно был удивлен известный поэт и писатель. Кстати, первую свою книгу - "Терраке" Гильвик опубликовал в издательстве "Галлимар" в том же 42-м году. С годами число его поэтических сборников превысило два десятка, если же добавить к ним многочисленные коллективные издания. а также переводы его произведений на другие языки, то из этого собрания оказалось возможно составить немалую библиотеку. В России одним из тех, кто старался донести его поэзию наиболее полно, точ­но, музыкально осмысленно был прекрасный мастер перевода Морис Ваксмахер. Именно к его переводам я обратился сегодня, цитируя французского мэтра.

Вступление в ряды ФКП для Эжена Гильвика не было лишь актом мужества. В военные, а затем в первые послевоенные годы он пы­тался найти связь между словом поэтическим и политической ангажиро­ванностью. Впрочем, постепенно такие настроения гасли, и место политики отдавалось вещам более значимым - символам природы, их роли в жизни человека. Тесно связанный с Эльзой Триоле, Гильвик в середине 60-х годов принял участие в работе по подготовке двуязычной франко-русской поэтической антологии, которую составила писательница. В этой знаменитой антологии русской поэзии, извест­ной как "антология Триоле", были опубликованы его пере­воды           Крылова, Дениса Давыдова, Батюшкова, Дельвига, Боратын­ского, Кольцова, Фета, Некрасова, Аполлона Григорьева, Апухтина, Иннокентия Анненского, Гумилева, Ахматовой, Веры Инбер, Эренбурга, Тихонова, Кирсанова, Павла Васильева, Слуцкого и Виктора Сосноры. Уже этот перечень достаточно красноречиво показывает диапазон инте­ресов Гильвика, его внимание к русской литературе, к русскому слову.

Поистине личной драмой явилось для него, как для многих честных французов, веривших в левые идеи, советское вторжение в 68-м году в Чехословакию. С этого времени его дистанция с ФКП стала поистине значительной. Иначе быть не мог­ло, ибо Гильвик был человек высокой нравственности.

Возвращаясь к переводам его поэзии, можно отметить, что она появилась на пяти десятках разных языков мира. Среди полученных им наград особенно почетными можно считать Grand prix de poésie, то есть Большой приз Французской академии в 1976  году и Grand prix national de poésie, то есть Большой национальный приз за поэтическое искусство в 84-м году.

Скончавшийся в 89-летнем возрасте в Париже, в 1997-м году, Эжен Гильвик, несомненно, останется одной из крупнейших поэтических фигур Франции второй половины ХХ-го века. Мне же особенно доро­гой памятью о нашей встрече остается подаренная им книга "Maintement" - "Сейчас"...

Открываю её наугад и - словно слышу шум моря, ветра, улавливаю запахи цветов и трав... Всего того, в чем растворилась душа поэта.