Первые впечатления  или - что скрывала Стена

Я приехал в  Берлин в апреле 1990 года. Приехал  на поезде из серой, грязной и обнищавшей Москвы. Горбачев тогда явно повернул вправо, в его глазах все чаще мелькала злоба и растерянность – он явно терял власть и был не прочь, вопреки поздним его утверждениям,  развернуть машину истории вспять и вернуться в застойное время.

Сейчас Горбачев чествуется на Западе как великий реформатор, разрушитель Берлинской Стены и Железного Занавеса, освободитель Восточной Европы и народов СССР от тоталитаризма и коммунизма. Мне же всегда представлялось, что Горбачев все это и в страшном сне не видел. И старался всеми силами предотвратить. Он действительно хотел исправить некоторые вопиющие недостатки советской системы. Позволил напечатать старые книги, снял частично цензуру на массовые СМИ, ввел половинчатую „гласность“ – и не заметил, что спровоцировал этим тотальный обвал СОВЕТЧИНЫ. Видимо он до конца не осознавал, что СССР нереформируем и держится исключительно на лжи и насилии.

В апреле 90 мне мерещился новый тягостный застой или еще хуже – диктатура бывших партийцев и гэбэшников в союзе с „Памятью“, реакционными „попами“ и организованной преступностью… Нечто подобное действительно возникло… Но на полтора десятилетия позже - в путинское время… А тогда…

Тогда, в апреле 90, я шел пешком к „Чекпойнту Чарли“ на Фридрихштрассе в Берлине…

Стоял теплый солнечный  день, у меня было прекрасное настроение, которое не испортилось даже тогда, когда я увидел очередь примерно в две тысячи человек перед входом. Берлинская Стена в это время вовсе и не думала исчезать, наоборот, стояла в полной своей абсурдной неприкосновенности и охранялась пограничниками ГДР, только приказ о стрельбе по беженцам был отменен, а желающие перейти в Западный Берлин проходили, предъявив документы, через официальные пропускные пункты. Стоя в шумной и веселой очереди, состоящей из счастливых восточноевропейцев всех возрастов и рас, я пытался суммировать впечатления от Восточного Берлина, от впервые увиденной Стены. Серый, скучный, вонючий город с советской архитектурой и пустыми магазинами. Стена невысокая. Из скверного, местами облупленного бетона. Несолидная стена. На незакрашеных местах – цвета старых валенок или гнили…

Западного Берлина  я еще не видел. Заметил только силуэты нескольких высоких домов. Разноуровневых, разнообразных, явно не похожих на московские новостройки. В голове неясно промелькнули полузабытые имена, понятия и картинки из книжки по архитектуре. Вальтер Гропиус, Мис ван дер Роэ, Баухауз, конструктивизм, органическая архитектура. Мифы и абстракции…

Очередь двигалась удивительно быстро – и вот, гэдээровский пограничник покрутил в руках мой краснокожий советский внутренний паспорт (другого у меня не было) и влепил в него штемпель „пересек границу с ФРГ“ в графе „служба в советской армии и флоте“. Сердце у меня ёкнуло -  я представил себе, что будет, если я покажу паспорт с такой печатью в брежневском военкомате… Толстый американский негр – даже не посмотрел на мой документ с серпом и молотом, а, брезгливо поморщившись, махнул мне рукой – вали, мол – и отвернулся.

Так я очутился „в настоящей загранице“. Впервые в жизни. И побрел, как все – к Кудаму, или как объяснил идущий рядом соотечественник – „к церкви с оторванной башкой“.

Там я понял, что скрывали мрачные восточные коммунисты за Берлинской Стеной…

Я видел в  СССР различные толпы – праздную курортную толпу в Ялте, пялящуюся на белый пароход «Адмирал Нахимов». Видел толпу, бурлящую у входов в магазин „Детский мир“ на Дзержинке, сдержанную толпу эстонцев на Ратушной площади в Таллине, слегка разнузданную толпу одесситов на Дерибасовской, особенно хорошо помню молчаливую толпу у входа в винный отдел ясеневского универсама во времена борьбы с алкоголизмом. Только тяжелые вздохи и угрюмое шарканье доносились от той кромешной толпы. Помню потные и злые толпы на станциях московского метро в часы пик, толпы уставших людей с сантиметровыми сугробами на шапках – в Беляево, на остановках автобусов.

Никогда за все  мои 34 года я никогда не видел такую живую, пеструю, беззаботную и веселую толпу как тогда у Гедехнискирхе. Толпу европейцев. Новых для меня, пестрых людей. Независимых, свободных. Свободных от тоталитарного гнета советчины, от пионерии, комсомолии, от парткомов-месткомов, от первых отделов, от клятв у мавзолея, от борьбы за мир, от газеты «Известия», от политбюро, от византийских похорон начальников, от коммунальных квартир, от хрущоб, от сталинского ампира, от Павки Корчагина и Павлика Морозова, от съездов КПСС, от линеек, построений, собраний, от общественной работы, от политинформаций, субботников, от поездок на картошку, от программы „Время“, от кинофильма „Подвиг разведчика“, от Сергея Михалкова, от ленинских уроков и от политэкономии социализма…

В первом же магазине электроники меня поразило обилие радио, магнитофонов, диктофонов, плееров… Продавец смеялся. С десятков экранов телевизоров экстатически смотрела в пространство коротко остриженная, похожая на печального мальчика, ирландская дива – Шинед О’Коннор. Она пела свой первый хит – „Nothing compares 2U“. Ее холодные, красивые, почти кукольные глаза выражали полное безразличие к судьбе перестройки, СССР и всего прогрессивного человечества.

Я понял, что  провел первую половину своей жизни  в тяжком бессмысленном кошмаре  и поклялся самому себе – я уеду оттуда, уеду навсегда… 

Далее: Заметки о Берлинской стене. Часть третья