Накануне праздника  – двадцатилетия падения Берлинской Стены – спрашиваю соседку, бывшую журналистку, семидесятидвухлетнюю Эльзу Кох: „Какие исторические дни вам больше всего запомнились?“ 

Я надеялся, что  она расскажет о падении берлинской Стены и об объединении Германий.

„Исторические дни? Больше всего запомнилось 8 мая 1945. Закончилась война. Мы, дети и  мама, остались живы. Но главное не в этом. В деревеньке нашей, куда мы от фронта убежали, сдохла последняя лошадь – и нам разрешили отрезать от нее немного мяса. Помню, стояла в очереди и думала – только бы не упасть. Упаду – не достанется нам мяса. Мать потом выдерет. Или с голоду умру…“

„Ну и что  же, довелось вам отведать конины?“

„Достояла. Хороший кусок отрезала. Я была тогда крепкая. Да, половину мать сварила и маленькими кусочками нас несколько дней кормила. А вторую – завялила. Соль на табак выменяли. Мы сажали тогда табак“.

„А что потом  было? Тогда, в мае“.

„Лучше не спрашивай. Нас грабили, били и насиловали и чехи, и поляки и русские. У матери дедушкины золотые часы отобрали. Но хоть картофель иногда нам давали. Проросший. Клубни почти пустые. Мы ели“.

„А что вы почувствовали, когда узнали, что Стена упала? В ноябре 1989“.

„Ничего я не почувствовала. У моего мужа мать умерла. Похороны были. А потом, мы же знали, что дальше будет, да, знали…“

„Что же такого страшного случилось?“

„Я работала тогда на телевидении. Через полгода после объединения – всех нас уволили. Все семь тысяч человек. Смешно, главные мерзавцы – все рано или поздно устроились, а хорошие люди так и остались безработными – до самой пенсии…“

„Вы же на идеологическом фронте трудились – служили Хоннекеру и Стене, так сказать, идеологической подпоркой“.

„Да, мы-то были подпоркой, а другие? Через два года после объединения почти все „осси“ работу потеряли. Фабрики и институты позакрывали, профессоров и мастеров разогнали, оборудование и землю распродали, на все хлебные посты – нагнали своих с Запада. Третий гарнитур, а тут выпендриваются и нас жить учат. Даже рентабельные предприятия уничтожили. Это не объединение было, а завоевание… Откупились от русских, а тут все к рукам прибрали“.

„Ради чего же тогда демонстрировали сотни тысяч людей в Лейпциге и Берлине?“

„Поймите, мы хотели другой ГДР. Демократической, открытой, прогрессивной, без Стены, без политбюро, без ШТАЗИ. Ради этого люди демонстрировали. Люди хотели – другую страну. Прагматическую, без идеологии, пусть не богатую, но без безработицы, без кризисов и бездомных, экологически чистую и без этих… из Баварии… Вы, конечно, не поверите, но мы в наш социализм верили…“

„Таких стран не бывает. Или то, или сё…  А что вы почувствовали тогда, 13 августа 1961, когда узнали, что ваши власти границу перекрыли  и начали Стену строить?“

„Что вы все про Стену, да про Стену… Нет больше Стены. Раздробили ее на камешки и продают теперь туристам в пластиковых коробочках. На некоторых камешках и капельки крови, небось, сохранились…

Что я тогда  почувствовала? Мне, берлинке, было конечно больно. С другой стороны – я, как и все другие, понимала – дальше так нельзя. Почти все врачи  и инженеры ушли. Работать было некому. Все дешевые товары раскупили. К парикмахеру сходить было нельзя – везде те, с Запада, сидели.  Тогдашним летом каждый день по полторы тысячи человек уходило. Закрывать надо было границу. ГДР разваливалась. Но развалиться до конца ей бы русские все равно не дали – всех бы нас поубивали. Как в пятьдесят третьем. Лучше Стена, чем еще раз такое. И еще – мне было стыдно, что от нас все бегут. Да я и сама не раз думала, не уйти ли…“

„И почему же не ушли?“

„Совесть надо иметь. Я тут и образование бесплатное получила и квартиру дешевую и работу. Мне мой диплом бы там не засчитали. Родители в Саксонии жили. Я их жалела. Уехать – значило бы их навсегда потерять“.

„На празднование вечером 9 к Бранденбургским воротам поедете?“

„Нет, зачем. Народу там будет – не продохнешь. Будут дешевые сосиски лопать, так, как будто их в первый раз увидели. Пиво пить. Музыка будет ужасная. Салют. Это развлечение для совсем уж безмозглых… Пусть резвятся…“ 

На лестничной клетке встретил другого соседа, бывшего  таксиста Юргена.

Юрген поглядел на мой блокнот и сказал: „Разговаривал с Эльзой? Пиши так – Юрген Кранц всем доволен. 9 ноября буду праздновать у Бранденбургских Ворот. С женой и собакой. Политику христианских и свободных демократов – поддерживаю и одобряю…“

Потом задумался, посерьезнел и добавил: „Эта дерьмовая  Стена…“