Конференция по глобальным изменениям климата в Копенгагене

Цитата: «Почему недостаточно просто продлить Киото? Главная задача нового соглашения – это запустить механизм торможения, а потом снижения выбросов в крупнейших развивающихся странах».

 ДГ: Дальнейшие меры по борьбе с глобальным потеплением климата обсуждаются в Копенгагене представителями стран планеты. Основной вопрос международной конференции – будущее после Киотского протокола и новые обязательства государств по сокращению вредных выбросов в атмосферу, т.н. «парниковых газов». Переговоры шли интенсивно, но трудно, и от саммита в Копенгагене мало кто ждет конкретных решений, т.е. «повышенных обязательств», которые возьмут на себя все государства по сокращению вредных выбросов. О проблеме снижения вредных выбросов мы беседуем с профессиональным экологом, геофизиком Алексеем Кокориным, координатором программы «Климат и энергетика» в Российском фонде дикой природы. Алексей Олегович, здравствуйте.

Алексей КОКОРИН: Здравствуйте.

Изменение климата: дело не в температуре.

ДГ: Вокруг глобального потепления климата и выброса парниковых газов много споров и сомнений. Многие скептики сомневаются в том, что парниковые газы – единственная причина глобального изменения климата. Это мнение давно существует и продолжает существовать. Что Вы отвечаете обычно таким скептикам?

Алексей КОКОРИН: Скептиков, действительно, много, но это не столько скептики или противники, это просто обычные люди, которые единственное что они видят – это температуру. Причем приземную температуру, у себя в городе или какой-то местности. А температура – это не главный параметр, который характеризует проблему. Температура – это своего рода кашель у больного. А изначальная причина – это концентрация CO2 и других парниковых газов в атмосфере. Этого человек не видит, хотя это очень легко можно измерить и узнать, что сейчас CO2 в атмосфере на треть больше, чем было 50 лет назад – это такое количество, которого никогда не было в истории человечества. Многие вспоминают: ну как же, снег выпал только в январе, это же Пушкин, это же было! Многие вспоминают рассказы бабушек о том, как было тепло на Новый год. Да, с температурой было всё что угодно. Никогда такого не было с концентрацией CO2!

Более того, к сожалению, ученые доказали (это изотопный анализ, который может творить чудеса: можно определить, например, сколько лет какому-то черепку ит.п.), что тот объем CO2, который добавился в атмосфере – это результат сжигания ископаемого топлива. Этот печальный факт заставляет нас задуматься о будущем. Парниковый эффект, в общем-то,  хорошо известная вещь: его еще французский ученый Фурье описал в 1827 году. Сейчас он усилился, причем мы знаем, что он и дальше будет усиливаться, поскольку единомоментно мы не можем отказаться от угля, нефти и газа. Это должно происходить постепенно. А значит, концентрация CO2 будет расти еще сильнее. То есть мы должны заботиться – прежде всего, в России – не столько о сегодняшних изменениях климата (они здесь пока совсем невелики, исключая Арктику, поэтому люди со смехом к ним относятся), а о будущих изменениях климата. Понимая, что они происходят из-за человека и что они неизбежны в ближайшие 20-30 лет.

Катастрофа у каждого своя.

ДГ: Одним из последствий повышения температуры, климатических изменений является таяние ледников, рост уровня мирового океана и угроза затопления некоторых стран. С другой стороны, некоторые специалисты по климату, несмотря на важность этой проблемы, говорят, что в ближайшей перспективе катастрофы не будет, глобальной катастрофы, которую обыватель ждет и боится…

Алексей КОКОРИН: Ну да, частенько обывателей пугают кинофильмами и другими ненаучными источниками информации, рисуя картины жутких катастроф. Естественно, любой нормальный ученый говорит, что глобальная катастрофа или вымирание человека как биологического вида нам не грозит. Это верно. Но понятие катастрофы – для каждого ведь свое. Действительно, уровень мирового океана поднимется, вероятнее всего, не больше, чем на 80 сантиметров за XXI век. Для почти всех жителей России это не означает почти ничего. Для жителей Санкт-Петербурга это уже кое-что означает: они хорошо представляют себе, что такое наводнения, нагонные явления, им предстоит жить за дамбой. Которая уже почти построена. А вот жителям малых островных государств предстоит просто жить где-то в другом месте, потому что их родной остров практически перестанет существовать. То же самое можно сказать о миллионах людей в Бангладеш, в Китае, в других низменных участках, где им остается только бросить свое, как правило, скудное имущество и куда-то переселиться. Им, конечно, для этого нужна помощь. Для них это катастрофа.

Глобальное потепление в России: отложенные угрозы.

ДГ: Для России, вы сказали, глобальное потепление – это пока только таяние льдов в Арктике. Чем еще для России чревато изменение климата? Есть такое расхожее, обывательское мнение: Россия – в целом страна холодная, и будет только лучше, если немножко потеплеет…

Алексей КОКОРИН: Ну если бы это было плавное, гладкое потепление, особенно если бы это было летом – лето у нас, как правило, холодновато – было бы очень хорошо. Но потепление у нас в основном зимой в виде дождей в самом конце ноября, как мы сейчас видим, что совершенно не полезно для здоровья. Солнца, скажем, в ноябре было всего 10 минут в Москве. Это явно маловато. Конечно, это больше такие психологические вещи. Реально сейчас климатические условия для сельского хозяйства становятся лучше. Но есть два официальных прогноза, сделанных учеными. По одному из них, ухудшение наступит после 2020 года, по другому – после 2030. Причем, ухудшение будет там, где находятся самые плодородные почвы: это юг России, это Северный Кавказ. Продолжающееся улучшение на севере не компенсирует этого, потому что там почвы гораздо более бедные. Одно другого не заменит. И в общем-то, как мне кажется, в правительстве России это понимают, но их завораживают цифры – после 2020 или после 2030 года… В условиях кризиса и сиюминутных проблем они просто не хотят этим заниматься, говоря: да, мы понимаем, мы солидарны с остальной планетой, готовы вносить вклад в глобальные усилия, но пока для нас это только солидарность с народами Африки, Азии, Америки, Европы. Как бы, это пока несколько не наше (дело). Это такая жизнь с закрытыми глазами для большей части членов правительства. Я не имею в виду министра экологии, МЧС, даже президента и премьер-министра – они как-то смотрят шире и дальше. Но все остальные так заняты сегодняшними проблемами, что даже слушать не хотят про это.

ДГ: А что будет с вечной мерзлотой на севере России?

Алексей КОКОРИН: Вечная мерзлота – можно прочесть в учебнике – занимает 60% территории России, но живут там считанные проценты населения. Более того, население там настолько сократилось, что разрушения домов и сооружений, вызванные таянием вечной мерзлоты, не приводят пока к большим проблемам: там масса свободного жилья. Тот бизнес, который там работает, это, как правило, крупный и богатый бизнес. Им вполне по силам построить газопроводы на специальных ножках, дома на ножках, как на Аляске строят. Другое дело, страдают, как всегда, самые бедные и незащищенные, например, коренные народы. Наш Всемирный фонд дикой природы WWF много работает на Чукотке. Там, действительно, стало теплее, но это совсем не хорошо для чукчей. Стало теплее, но стало больше метелей, а зимой гораздо страшнее метель, чем более холодная температура. Поэтому и случаев гибели людей больше и проблем больше.

Киотский протокол работает, выбросы растут: кто виноват?

ДГ: Киотский протокол, который Россия ратифицировала 5 лет назад, оказался не самым эффективным инструментом для решительного сокращения вредных выбросов в атмосферу. Мало того, последние исследования показывают: в 2-тысячные годы выбросы, связанные с сжиганием углеводородов, наоборот возросли на 30%  ( с 2000 по 2008). Кто тому виной, что человечество продолжает увеличивать выбросы?

Алексей КОКОРИН: Киотский протокол задумывался 13-14 лет назад. Мне довелось его писать, тогда еще представляя Россию, а не международную организацию. Честно говоря, когда его писали, то хотели начать какое-то движение. Кто-то говорил: палкой разворошить муравейник. Кто-то говорил: это будет тот вытяжной парашют, который потом вытянет тот основной, на котором мы полетим, - а это пока что-то уродливое и непонятное. Ну в общем, так и случилось, потому что в Киотском протоколе ведь нет ничего о снижении выбросов развивающимися странами. А именно за счет развивающих стран эти выбросы и выросли на тот процент, о котором вы сказали. Все развитые страны, которые имеют обязательства по Киотскому протоколу, они их даже перевыполняют. США отсутствуют в этом ряду, но если учесть сильное снижение выбросов в России, Украине, Белоруссии, Казахстане, то и США будет более или менее компенсировано. А вот резкий рост выбросов в Китае, Индии, Бразилии, Индонезии, Мексике, ЮАР не компенсирован естественно ничем. Почему недостаточно просто продлить Киото? Главная задача нового соглашения – это запустить механизм торможения, а потом снижения выбросов в крупнейших развивающихся странах. Для этого, конечно, нужны деньги. Конечно, китайская экономика способна очень на многое, а, скажем, индийская, индонезийская совершенно не способны на это.

Оправдает ли конференция в Копенгагене надежды экологов?

ДГ: Что вы ждете от конференции в Копенгагене? Ваш Всемирный фонд дикой природы выдвигает достаточно серьезные требования: к 2020 году сократить вредные выбросы в мире на 40%. При этом, Евросоюз, например, готов пока их сократить на 20%, либо на 30%, если на это пойдет большинство других стран.

Алексей КОКОРИН: Мы видим, что ход переговоров напоминает рынок… А я еще вспоминаю Госплан Советского союза. Я хорошо помню (как и мои ровесники, которым пришлось немало пожить в Советском союзе), что если тебе надо получить двугорбого верблюда (он тебе очень нужен, на одногорбом половина каравана погибнет при переходе через пустыню), - проси трёхгорбого! Над тобой будут смеяться, говорить: что ж ты просишь трехгорбого? Но это единственный способ получить двугорбого! Это мировой опыт. Поэтому, да, мы просим 40%, когда реально достижимо, наверно, 20-25%. Но тут все-таки самое главное – запустить процесс торможения, а затем и снижения выбросов в крупнейших развивающихся странах. Поэтому переговоры и идут так тяжело. Потому что это очень большие финансовые потоки. Уровень этих потоков надо бы, чтобы к 2020 году он вышел на величину порядка 150 миллиардов долларов в год. А сейчас вся помощь развитых стран развивающимся 120 миллиардов в год. Представляете себе – почти удвоить за чуть больше 10 лет! Столь сложная задача, как показал опыт, в условиях кризиса решена не была.

Сейчас мы полагаем, что ни в коем случае нельзя отступать от экологических целей нового соглашения, ни в коем случае нельзя отступать от того, чтобы оно было юридически обязательным: то, которое каждая страна должна ратифицировать как закон. Мы знаем немало примеров соглашений, не подлежащих ратификации, которые никто потом не выполняет. Поэтому главное – не отступать от целей, «просить трехгорбого верблюда» до последнего. И чтобы было только соглашение, подлежащее ратификации. Если при этом в Копенгагене придется перенести сроки переговоров еще на год, ну что ж, это не такая большая потеря. Конечно, в этом случае должен быть официальный перенос сроков, а не какое-то благое пожелание. И конечно, должны быть приняты первоочередные меры помощи наиболее уязвимым и наименее развитым странам. Мне кажется, именно эта последняя цель и побуждает такое большое количество лидеров стран приехать в Копенгаген. Наиболее уязвимые страны понимают, если их президент лично не попросит у президента Франции или США, или Швеции, Японии, то маловероятно получение денег немедленно. А ситуация там такова, что средства на спасение от изменений климата нужны немедленно.

Сократить российские атмосферные выбросы на 25%: «разумное» обещание президента Медведева.

ДГ: Киотский протокол был для России достаточно удобным, потому что советская экономика, которая не заботилась об экологии и каких-либо выбросах вообще, она отчасти отмерла. Россия на протяжении многих лет не выбирала своей квоты по вредным выбросам и даже могла в принципе этими квотами делиться. Некоторые экономисты, в том числе, Андрей Илларионов, выступали против Киотского протокола, говоря, что с ростом экономики Россия будет наращивать вредные выбросы и обязательства по их снижению будут невыгодны. Илларионов даже назвал Киотский протокол «экономическим Освенцимом, или ГУЛАГом». На последнем саммите ЕС-Россия президент Дмитрий Медведев дал понять европейцам, что Россия может сократить до 2020 года свои выбросы на 20-22%. Это много, мало, достаточно?

Алексей КОКОРИН: Сначала про Илларионова. Да, он давал совершенно немыслимые прогнозы, совершенно сумасшедшие. А когда начал сравнивать (протокол) с такими печальными для истории всей планеты именами, тут на него обрушились уже все. Конечно, его прогнозы роста выбросов на 4-5% в год и превышения уровня 1990 года к 2010 году оказались совершенно неверными (...) 

Поэтому лучше обратиться к уже более проверенному опыту. С 2000 по 2007 год выбросы России росли примерно на 1% в исчислении процентов 1990 года. Они действительно выросли с 60% до 65% от уровня 1990 года. В кризис они, конечно, сейчас упал, но потом – надеемся – мы выйдем из кризиса, как и весь мир. Самое логичное рассуждение: количество мер по снижению выбросов в России становится меньше, самые дешевые меры уже выбираются. С другой стороны, правительство предпринимает специальные усилия по энергоэффективности. Продолжение уже существующей тенденции выглядит наиболее логичным. Поэтому если мы от сегодняшнего снижения на 35% продолжим этот процесс вперед на 10 лет, то мы и получим в 2020 году те же 25% ниже уровня 1990 года, о которых сказал наш президент. Это рассуждения наиболее логичные и разумные. Более того, если мы сравним с другими странами по ВВП на душу населения, сходными с Россией (Болгария, Румыния, Мексика, Аргентина, ЮАР) – все они предполагают небольшой рост выбросов, но потом стабилизацию. И мне кажется, что главное не то, какой будет уровень выбросов в 2020 году в точности, а будет ли это уже плато(стабилизация). Если это будет плато, как мы видим уже в Европе и США, это значит, что мы развиваемся уже на новых технологиях. Если это будет медленный, но рост, - значит мы плохо развиваемся на старых технологиях. Это самое главное, за что надо бороться, – за плато (стабилизацию) выбросов.

ДГ: Во Всемирном фонде дикой природы, в его российской части, вы отвечаете за программы «Климат и энергетика». Что делает Российский фонд дикой природы в этой области?

Алексей КОКОРИН: Мы видим, что слово «климат» не выглядит пока для людей и правительств как какая-то угроза. Зато они видят, насколько расточительна вся энергетика, насколько энергорасточительна вся экономика. Гораздо легче призвать людей снижать выбросы, упоминая слово «климат», но как второе слово. Посмотрите вокруг себя, насколько это все неэкономично. Это стыд! Давайте это все исправим! Тут и правительство и население соглашаются. Что мы делаем? Что касается правительства, мы стараемся, чтобы те решения, которые принимает правительство в области правового регулирования, выполнялись наиболее эффективным, наиболее «зеленым» способом. Один и тот же закон с помощью подзаконных актов можно выполнить по-разному. Поэтому у нас есть юристы, которые работают именно над этим – они есть и в Москве, и в регионах, если есть региональные решения. Это на уровне правительства. Второе – мы работаем с населением, объясняя, как конкретно можно помочь семейному бюджету, энергетике России и глобальному климату одновременно. Это важная работа. Эта работа больше просветительская: показать с примерами, с числами, за счет чего можно экономить энергию. И что это не так дорого, как часто людям кажется.

ДГ: А в области охраны природы от глобальных изменений климата что делает Российский фонд дикой природы?

Алексей КОКОРИН: Да, конечно. Это связано у нас прежде всего с Арктикой. И также с горными районами, но это пока меньше. В частности, на Чукотке ситуация такая: меньшее число льда в Арктике привело к изменению миграционных путей медведей и моржей. В результате мы получили нашествие медведей там, где их никогда не было. Будучи отрезанными от традиционной пищи – от тюленей – огромным пространством чистой воды без льда, эти животные идут прежде всего на помойки, где встречают людей, нападают на людей, где в них стреляют. Мы организовали специальные бригады под названием «Медвежий патруль». Это смесь антибраконьерской деятельности и просто снабжение местных охотников теми же резиновыми пулями для отпугивания медведей, оборудование этих помоек в стороне от населенных пунктов. Мы также получили неожиданные огромные лежбища моржей в тех местах, где их раньше не было, потому что изменились их миграционные пути. Им там тоже нужна защита – как от человека, так и, например, от низко пролетающих самолетов, которые своим шумом вызывают панику у многотысячного стада, и животные просто давят детенышей. Вот такие простейшие примеры нашей работы. И их много.

ДГ: На вопросы РФИ отвечал профессиональный эколог, геофизик Алексей Кокорин, координатор программы «Климат и энергетика» в Российском фонде дикой природы. Вел беседу Дмитрий Гусев. РФИ, Москва.

ДОСЬЕ РФИ: Климат. Глобальное потепление. Конференция ООН в Копегагене.