Евгений ГОНТМАХЕР:

— Мое отношение к Путину в 1999 году было достаточно позитивно. Я работал в правительстве, и, когда он стал премьер-министром — уже кандидатом в президенты — мне даже довелось с близкого расстояния видеть, как он работает. Абсолютный либерал, он же дал поручение Грефу, который возглавил  ЦСР, чтобы этот центр подготовил действительно долгосрочную  стратегию развития России.  Кончено, Путин видел тогда Россию как страну с рыночной экономикой,  с демократией — ну, возможно с какими-то нюансами.  Но то, что по экономической части он был абсолютный либерал, это было понятно.  Был большой энтузиазм среди  самых разных  экспертов, в том числе, наиболее продвинутых.  

В ЦСР люди работали не  за деньги. Они работали действительно для того, чтобы эту программу создать. Но здесь, действительно, у меня есть такая нотка сожаления у меня в этой статье.  Потому что если бы Путин реально сам возглавил  работу этого центра и погрузился в те проблемы, которые тогда там обсуждали,  то, может быть, был бы дальше и другой ход развития событий в стране.  Но он, когда стал президентом, он занялся другими делами — что и понятно: президент  достаточно занятый человек. Он практически не посещал ЦСР,  связь не поддерживал. Время от времени, я думаю, может быть,   Греф к нему заходил, но не было систематического контакта. И тем самым постепенно статус этого центра  резко ушел вниз. И когда он, наконец, выдал летом  2000 года т.н. «программу Грефа» — была подготовлена программа  реформ — оказалось, что при всей новизне, реформаторстве этой программы  (она была очень неплохая), она не получила ход.  Очень мало что было реализовано. Да, люди получили назначения, Греф стал министром экономического развития, Набиуллина стала первым замом у него, Мезенцев через некоторое время ушел в Совет федерации,  Дворкович ушел в министерство экономики, он стал советником Грефа. И как-то все включились в текущую сиюминутную работу. И вот эта перспектива, которой так хотели все, она ушла.

Владимир Путин во время визита в Германию в январе 2009 г.
Фото: Reuters

Еще было понятно, что был ажиотаж, связанный с повышением цен на нефть, с экономическим ростом. И как-то, видимо, показалось тому же Путину — ну что сейчас заниматься  перспективой страны на 20—25 лет? Давайте сейчас хоть немного приведем ее в порядок.  Действительно, после девяностых годов страна была в очень сложном состоянии, экономическом, социальном. А тут появилась возможность что-то поправить, кому-то пенсии поднять, кому-то зарплаты, какие-то пособия. И это стали делать — довольно много. Но ушла перспектива.  А сейчас кризис как раз ровно в ту же самую ситуацию нас вернул.  До этого был кризис девяностых, и когда Путин становился президентом, он понимал, что  из кризиса надо куда-то выходит. Но потом ему повезло, потому что все эти благоприятные факторы так сложились, что ему особо не нужно было прилагать каких-то особых усилий  или заставлять кого-то мыслить стратегически. Ведь правительство так и не утвердило программу Грефа. Она была принята к сведению,  и правительство перешло на трехлетний план.

Но сейчас снова кризис, сейчас мы снова не понимаем, что дальше делать с Россией.  Она понятно,  уже обратно к старой экономике не вернется — и, кстати, Медведев на днях сказал об этом, он это понимает — к счастью. А какая должна быть новая экономика? Какой должно быть общество — вот это, кстати, очень важно.  Ведь когда мы работали в ЦСР — там в самом начале вопрос был поставлен достаточно широко, не только об экономике. О ценностях,  которыми должно жить российское общество, политической системе, о реформе армии, о реформе государственного аппарата, там много чего было.

Так вот сейчас повестка дня ровно такая же.  Она начинается от того,  как мы вообще как общество себя представляем. Мы   Европа, или мы какая-то Азия, или мы, может быть, что-то такое необычное? Мы империя или все-таки страна, которая должна расстаться с этими экспансионистскими замашками? Посмотрите, что происходит на пространстве СНГ.  Как сказал один мой знакомый, «наконец Россия добилась тут полной гомогенности: поссорились со всеми».

То есть, есть такие, я бы сказал, мировоззренческие вопросы, которые страна и, по крайней мере, ее политическая элита, должна  решить для себя.  Плюс к этому, конечно, как всегда экономические, социальные, оборонные вопросы, но они вытекают из этого мировоззренческого пункта. 

В этом смысле опыт ЦСР, к сожалению,  неудачный, его сейчас не нужно повторять.  Есть положительные черты: должен был бы быть создан некий стратегический центр, который делал бы эти реформы, параллельно нашему разлагающему госаппарату, эта идея, мне кажется, достаточно актуальной.

ИД