Путин: 10 лет у власти

Виктор Шендерович: за прошедшие 10 лет демократию вполне осмысленно сделали ругательством

 Инга ДОМБРОВСКАЯ

опубликовано 31/08/2009 Последнее обновление 05/09/2009 20:00 GMT

Виктор Шендерович.
Фото: В.Липка

В августе 2009 г. исполнилось 10 лет со дня прихода к власти Владимира Путина.  В 1999 году одним из его первых решений, вызвавших множественные протесты, было решение о закрытии телеканала НТВ. Звездной передачей этого канала была программа "Куклы", с исчезновением которой в России практически исчез и жанр политической сатиры.

«Там где есть политическая сатира, там нет политических заключенных», — говорит Виктор Шендерович.  Вместе с ним мы подводим итоги десятилетия пребывания у власти Владимира Путина.

Виктор ШЕНДЕРОВИЧ:

—  Другая страна. Конечно, мы сегодня живем — не могу сказать в совершенно другой —но, конечно, очевидно в другой стране. Изменился политический строй. Мы живем в авторитарной стране. Сравнивать с коммунистическими временами не очень точно. Потому что тогда была идеология. Она могла быть сколь угодно преступной, но она была. Сегодня нет никакой идеологии, сегодня это такая Латинская Америка полвека назад. Это самая близкая аналогия, пожалуй. Ты можешь сидеть в кафе, можешь ездить,  можешь вести бизнес.  Только не дай тебе бог прикоснуться к интересам властной военной группировки, тут тебе отрежут руки вместе с головой. Пиши что угодно, выпивка — на здоровье, девочки — на здоровье…  А вот про алькальда... дальше смотри Маркеса, повесть «Скверное время». У него есть такая повесть , которая очень про нас, сегодняшних.

В этом смысле Путин — знак этого времени, безусловно. Было бы глупо сказать, что это он все изменил. Все это зрело, это все никуда не девалось из нас. Рабство так и оставалось. Представление о гражданских правах тонким слоем  размазано где-то в верхней части общества. А остальные вышли с конюшни, где их пороли и совершенно искренне считают, что если выпорют, то ничего страшного, лишь бы не до смерти.  Путин это именно знак. Собственно, как всякий политик, он, с одной стороны, делает время, с другой стороны, его олицетворяет. Когда мы говорим о Черчилле, о Рузвельте или о де Голле, мы прекрасно понимаем, что не эти люди сделали время, они стали его выражением.

Что изменилось за эти 10 лет лично в вашей карьере писателя и журналиста? Вспомните себя в 1999 году, когда у вас была одна из популярнейших программ на телевидении «Куклы»…

— Если рассматривать эту историю в такой традиционной парадигме, то, конечно, для меня эти десять лет в смысле карьеры являются деградацией. С точки зрения человеческой, надеюсь, деградацией не являются, но тут судить не мне.

Я легко расстался с телевидением. Я был телезвездой некоторое количество лет, и я этого объелся.  Мне это не нужно само по себе. Вот когда говорят «телевидение — это наркотик», это неправильно. Я не потребляю и даже не курю. Для меня это не стало наркотиком. Известность некоторая — да, к ней привыкаешь, но известность моя сузилась раз в десять, наверное. И, соответственно, я думаю, пропорционально выросла в качестве. Раньше меня узнавали, как «человека из телевизора», я был человеком из глянцевого мира и не всегда твердо представляли, кто я. Просто человек из телевизора. Путали с Глобой и с кем угодно. Сегодня те люди, которые меня узнают — по преимуществу это те люди, которые меня читают, слушают, знают, следят. Многие, что мне приятно, читают мои книжки. Потому что главное, чем я занимаюсь это, все-таки тексты.  В этом смысле для меня эти десять лет пошли на пользу. Спасибо Владимиру Владимировичу, он выгнал меня с телевидения и дал мне возможность больше заниматься моей литературной работой.

Как вы думаете, почему путинская эпоха, которая во многом была отмечена гонениями против СМИ, началась с такого знакового момента: атаки на политическую сатиру и на полемическую журналистку?

— Тут даже нет никакого парадокса. Это совершенно естественная вещь. Первое, что делает всякий авторитарный правитель — он уничтожает прессу. Первое, что сделал Ленин , он закрыл газеты. Первое, что сделал Сталин, первое, что сделал Гитлер, — они взяли под полный абсолютный контроль прессу. По средствам массовой информации наносится первый удар. А потом уже когда этот шприц останкинский или какой-то другой — засажен в головы, тогда уже со страной можно делать что угодно. Следом за монополией на информацию, за монополией на мнение, идут и концлагеря, и политзаключенные, и политические убийства, и растаптывание всякой политической жизни. 

Сказано, что первой жертвой войны всегда является правда. Это сказали давно [приписывается Эсхилу, прим.]. В этом смысле сатира — сам жанр — это передний край. Более смягченные жанры еще могут выживать при тоталитаризме, в других жанрах возможны компромиссы. Сатира бескомпромиссный жанр. Сатира бьет пощечину самому сильному, самому наглому. Сатирик, как сказано, «из двух зол выбирает большее». Поэтому сатира уничтожается первой, разумеется. Есть абсолютная обратная зависимость: в тех странах, где на первой полосе главной газеты или на телевидении возможен жесткий, обидный шарж  на первое лицо государства, в этих странах нет политзаключенных. И абсолютно точно, к гадалке не ходи, если на первой полосе газеты, на телевидении невозможен жесткий шарж, жесткая пародия — пощечина — главе государства, в этой стране есть политзаключенные. Заметьте, что самоидентификация строя значения никакого не имеет. Крылатый конь чучхе, национал-социализм, коммунизм, кубинская революция — это совершенно не важно. Не имеет значения широта, долгота, Северная Корея, Германия, Эфиопия, религия — ничего не имеет значения. Если нельзя дать пощечину  главе государства через прессу, в этой стране есть политичсекие заключенные.

А каковы, по вашему,  дальнейшие пути развития? Некоторые говорят  о реформах сверху, другие о реформах снизу, т.е. это какая-то революция. Но для этого нужно, чтобы люди были активны…

— Вы отчасти сами ответили на свой вопрос.  Есть интересы элит. Под словом элита надо понимать, что это наша элита, вот такая — полублатная, полууголовная, абсолютно оторвавшаяся. Надо понимать, что, когда мы говорим «элита», мы говорим не о Льве Толстом, и не Чехове, и не о Рахманинове. Они сами завели себя в такой тупик. Поскольку глобализация никуда не делась и дети у них учатся в Оксфорде, и отдых у них на Антибах, а Родину они воспринимают исключительно как недвижимость. Поэтому тот тупик, в который они завели страну, это отчасти тупик и для них. Потому что надо быть последовательным.  От Сталина до Суслова, и Ким Чен Ир какой-нибудь, и Фидель Кастро, они товарищи цельные были и есть. У Суслова не было недвижимости на Антибах, и его дети не учились в Оксфорде. Поэтому их боялись по-настоящему, понимали, что они «настоящие буйные», по Высоцкому, дедушка может и красную кнопку нажать, потому что ему действительно всё равно. Эти, конечно, никакие кнопки не нажмут. Все понимают, что они просто жулики, тут ни у кого сомнений нет. Потому что они очень не хотят, чтобы закрылись дверки для их детей, для их внуков, их счетов и т.д. Поэтому они заинтересованы в каких-то реформах, таких, чтобы их не обижали на Западе, чтобы не арестовывали счетов, чтобы дети могли учиться. Ну и бизнес, который уже высосан силовиками, бурчит. В этом смысле внутри элит есть разлом некоторый, и есть некоторые круги бизнеса, заинтересованные в некотором смягчении. Но не будем это путать с общественной жизнью. Да, возможны какие-то повороты. История дама парадоксальная, и вы, французы, знаете лучше нас, как история использует вполне корыстные интересы разных слоев для того, чтобы двигаться вперед. Французскую революцию делали вполне себе жулики. Да, и через какое-то количество лет и десятилетий, выяснилось, что люди, которые имели в виду свои абсолютно корыстные, в том числе, коррупционные интересы, они были почему-то топливом для каких-то исторических процессов. Этого исключать нельзя.

О роли людей. В недавнем опросе Левада-центра были такие интересные данные: отвечая на вопрос, когда больше воровали сейчас или при Ельцине, почти 70% процентов ответили, что воруют столько же или даже больше. То есть люди всё понимают, но реакции нет…

—  Потому что воровство является нормой. И те люди, которые оценивают, что стали воровать  больше, они просто могут жалеть, что не они воруют больше, что стало доставаться не им. Все понимают, что это норма. Нравственной оценки в этом нет. Тот барин брал рубль, это т стал брать пять, вот гад, не по чину берет. Вот это есть: что же он три шкуры дерет, драл бы две. Это не гражданское чувство, это такое холопское недоумение или холопская жалоба. Это идет не по линии осознания прав, это идет по линии некоторых холопских мерок. По этим холопским меркам начальство и есть для того, чтобы воровать. В начальство и идут для того, чтобы воровать, ни за чем другим. Собственно говоря, что количество людей, которые предполагают, что в начальство идут за чем-то другим — это просто маргиналы какие-то, сумасшедшие.  Поэтому вслед за информацией о воровстве не происходит никакого общественного подъема.

Всё же опубликовано, в том числе в прессе. Про Путина, про кооператив «Озеро», про размеры коррупции, лично про него. Вот была публикация, что он спер свою диссертацию, целиком перекатал у каких-то американцев. И что? Опубликовали это и все пожали плечами: ну вор, все воруют и он своровал, молодец. Молодец!  В этом нет никакого скандала. «Напугали ежа голой задницей», как говорил наш премьер Черномырдин.

Но для того, чтобы родилось общественное сознание, для того, чтобы эти французские крестьяне, которые вместе со всякими авантюристами устроили революцию, поняли, что они — французский народ, нужно было образовывать этот народ. Нужно было рассказывать ему о его правах. Телевидение…

— Для этого нас и закрыли, собственно говоря, чтобы мы не имели возможности образовывать народ. Ну и по частным вещам просвещать его, по вопросам конкретной коррупции. Но и вообще — перестать разговаривать. Демократию вполне осмысленно сделали ругательством за прошедшее десятилетие. В этом — главный результат. Демократы, конечно, сделали много для того, чтобы опозорить это высокое слово. Но вспоминаются слова Черчилля, «я разочаровался в демократах, но не в демократии». Вот этого объяснить не дали. Демократия стала ругательством в России, не окончательно, но на долгое время. Жаловаться не на кого, мы сами виноваты в этом. Но надо отдать должное сегодняшнему начальству, которое бросило огромные пиаровские силы, чтобы дискредитировать само это понятие.

ИД